Впрочем, главная беда Хвостова была не в дурных стихах, а в тех невозможных усилиях, которые он прикладывал для самопродвижения. Сейчас из графа Хвостова наверняка вышел бы превосходный продюсер. В то время, к сожалению, это дарование Дмитрия Ивановича не сумели оценить по достоинству. А между тем, поводы были. К примеру, в Кронштадтской флотской библиотеке скромно велел установить свой скульптурный портрет, а на почтовых станциях — повесить живописные. Этого, впрочем, Хвостову оказалось недостаточно. Пришлось еще и корабль собственным именем назвать…
Свои произведения Хвостов печатал за собственный счет и весьма не маленькими тиражами, а потом заваливал ими коллег-литераторов и различные учреждения. Например, Академии наук он отрядил сразу 900 экземпляров своего собрания сочинений. И ладно бы только рассылал. Но ведь выловит граф Хвостов человека и давай вслух читать собственные произведения. Особенно пострадал от дарования графа его племянник, писатель Кокошкин. Граф много часов читал ему свои стихи. Кокошкин не вытерпел и попытался убежать, сообщив, что приглашен на обед и должен спешить, потому как пойдет пешком. Хвостов тут же вызвался подвезти его на карете. Когда они уже сидели внутри, граф велел кучеру ехать шагом, а сам тотчас же извлек из кармана листы со стихами и вновь принялся читать Кокошкину вслух.
При всем этом, Хвостов был большим другом генералиссимуса Суворова. Тот даже выхлопотал у Екатерины Второй звание камер-юнкера для графа. Екатерина, отвечая на недоумение придворных, сказала, что для Суворова сделала бы Хвостова даже фрейлиной. Умирал генералиссимус в доме у Хвостова. Напоследок он сказал графу: «Ты же хороший человек! Умоляю Тебя, не пиши стихов, а если не можешь, так хотя бы не печатай их». Хвостов вышел из спальни Суворова в слезах, и когда его спросила про самочувствие полководца, горестно сообщил: «Совсем плох. Бредит!». Всем бы иметь такую уверенность в своих силах!